Интервью с М. А. Филипповым
– Михаил Анатольевич, почему православная архитектура так консервативна? Почему православные, как архитекторы, так и заказчики, категорически против каких-либо новаций, держатся за старину? Что плохого в использовании новых форм? Ведь в православной архитектуре нет таких строго прописанных канонов, как в иконописи.
– На самом деле это не догматический вопрос, а благочестиво-апокрифический. Вся церковная культура — благочестивое предание. Что Церковь приняла — то свято, а что в течение долгого времени не принимает — чуждо православному духу. И современная церковная архитектура еще раз напоминает нам об этом. Слава Богу, в XX веке восточно-православная традиция ни в каких формах не приняла модернистскую архитектуру. Католики и протестанты приняли — среди лучших произведений модернистской архитектуры немало католических и протестантских храмов (например, Ле Корбюзье построил капеллу Нотр-Дам-дю-О в Роншане, Марио Ботта — кафедральный собор в Эври под Парижем, поминальную церковь Сан-Джованни в Моньо), а православные — нет. В России это можно объяснить тем, что 70 лет храмы у нас вообще не строили (была только реставрация), а именно в это время модернизм стал главным и едва ли не единственным архитектурным стилем. Но и в странах, где коммунизма не было (в Греции, на Кипре), нет модернистских православных храмов. Видимо, православное сознание интуитивно не принимает модернистскую архитектуру. Строго говоря, модернистскую архитектуру нельзя назвать архитектурой. Это другой жанр, другая деятельность, я бы сказал, монументальный упаковочный дизайн. Если старая архитектура представляет собой целостный организм, подражающий живой природе — творению Божьему, то эстетика так называемой современной архитектуры демонстрирует искусственное, абстрактное аналитическое мышление, секуляризированный псевдонаучный рационализм, полагающий, что весь мир можно разъять на составляющие элементы, а потом собрать в более правильном, примитивном, доступном человеческому сознанию порядке. Это прямо противоположно христианскому мировоззрению.
– Значит, хорошо, что православная архитектура не соблазнилась модернизмом. Но есть и другие стили, а она, похоже, вообще не развивается, а только смотрит назад, в древность.
– Трудно представить что-либо хуже, чем современная архитектура православных храмов, пытающаяся копировать (а на самом деле пародирующая) традиционные формы. Но как она ни плоха, это архитектура, а все, что строится за церковной оградой, к архитектуре как искусству никакого отношения не имеет. Это контейнеры, надутые до размера зданий. Упаковка не является формой предмета, в ней предмет находится в неживом состоянии, она как бы гроб для формы, и то, что красиво для упаковки, безобразно для архитектуры, так как красота — понятие прилагательное. То, что красиво для лошади, безобразно для женщины. Красота архитектуры в традиционном смысле слова — это красота устойчивости, демонстрирующая как бы вечность здания, неотъемлемость среды обитания человека от мира «яже не подвижется». Современная храмовая архитектура пытается быть традиционной и каноничной, но архитекторы уже не могут отличить красивое от некрасивого. Не могут, к сожалению, и заказчики, потому что художественный вкус есть результат культурного предания, которое прервалось около 70 лет назад. Сегодня в России и во всем мире церковное и светское искусство суть не пересекающиеся миры. Большому биг-арту и архитектурной тусовке нет никакого дела до архитектуры и росписи православных храмов. В многочисленных антологиях современного искусства нет ни одного произведения иконописцев. Кстати, мне кажется, что в иконописи ситуация гораздо лучше, чем в архитектуре. Не знаю почему, но факт — многие новые храмы очень хорошо расписаны. Может быть, потому, что они пользуются прорисью, имеют возможность и желание копировать признанные шедевры. Как бы то ни было, иконопись возрождается и развивается, хотя, конечно, есть неприятные исключения. А архитектура находится в варварском состоянии. Она может и должна развиваться, но попытки возродить древнерусский стиль — бесперспективный путь.
– Чем же плох древнерусский стиль как образец для современного храма? Многие, наоборот, считают самым неудачным опытом отход от этих традиций, строительство храмов в западном стиле.
– Это очень распространенное мнение в церковной среде, но по духу типично старообрядческое. Вообще, национально-романтическая форма, фольклорный оттенок приносит ущерб нашей духовной жизни. Мы отталкиваем тех, кто видит в нашей Церкви не национально-патриотический клуб, а Церковь Символа веры, которым на самом деле Русская Православная Церковь и является. Подтверждает это тот неоспоримый факт, что в русском стиле, начиная приблизительно с 1830 года до наших дней, не сделано ни одного убедительного в художественном отношении произведения. Ни одно из многочисленных псевдорусских произведений не может быть сравнимо с подлинными шедеврами Х I – XVII веков. Даже в таком качественном произведении, как Марфо-Мариинская обитель, чувствуется фальшь стилизации. И не случайно ее автор, Алексей Викторович Щусев, в следующей своей работе (мавзолее) сделал стилизацию пирамиды майя. Наоборот, сотни церквей русского барокко и классицизма украшают исторические центры русских городов и монастыри России, органически влившись в великую православную культуру. У кого повернется язык сказать о неблагодатности архитектуры соборов Петербурга и многочисленных великолепных храмов Москвы: Большого Вознесения, в котором венчался Пушкин, «Всех скорбящих радосте» на Ордынке, Елоховского собора, собора Сергия Радонежского на Таганке, храма на Смоленском кладбище, который блаженная Ксения Петербуржская строила своими руками! В том и величие, и оригинальность русских храмов, что в синодальный период были использованы и своеобразно переработаны все стили христианской архитектуры. Мы имеем поразительные объемно-пространственные решения: и базиликальные, и крестово-купольные, и бесстолпные. Вот это великое наследие и надо развивать, а не замыкаться в древних формах. Ведь древнерусское искусство соответствовало очень глубокому и сосредоточенному чину созерцания. В то время люди не знали никакой культуры, кроме церковной. Вся жизнь была неразрывно связана с Церковью. Подражать им сегодня — это все равно что надевать монашескую рясу, вернувшись с пляжа. Поэтому даже в храмах, сделанных в древнерусском стиле весьма искусно, есть оттенок позы. Еще в советское время я в самиздате прочитал методичку замечательной иконописицы монахини Иулиании (Соколовой). Она как раз очень хорошо описала чины созерцания и не приветствовала рублевский стиль в современной иконописи (сама матушка Иулиания, кстати, часто писала иконы в живописном, васнецовском стиле). Именно потому, что понимала: мы находимся в другом чине. Честнее и перспективнее работать в канонах архитектуры синодального периода, то есть нормальной ордерной архитектуры, которая имеет огромную русскую традицию.
– То есть вы считаете, что современная церковная архитектура должна развиваться в русле синодальной традиции?
– Да, разумеется, потому что реальная, красивая среда русского города, которая, к сожалению, гибнет (я имею в виду центры таких городов, как Санкт-Петербург, Москва, Торжок, Нижний Новгород), архитектура большинства русских монастырей — это архитектура классицизма и барокко с небольшими вкраплениями древнерусских памятников. Мы другой России не знаем, и выдумывать, высасывать из пальца некую фантастическую сказочно-былинную среду древнерусских городов не стоит, тем более что есть не очень удачные опыты в прошлом (Васнецов) и в настоящем (рынок в Измайлове). Нежелание большинства архитекторов обращаться к классическим ордерным формам заключается в художественной определенности ордерных форм. Для работы с ними требуется огромное усилие над собой, многолетнее воспитание в себе художественного опыта, умение рисовать и большая эрудиция. А вот проектирование в древнерусских формах позволяет употреблять, по остроумному замечанию Щусева, характерные, а не красивые пропорции.
– Как может выглядеть современный православный храм?
– Я активно проектирую православные храмы и могу привести в пример проект, который я выполнил по просьбе посла России с целью помочь российскому государству купить участок земли для строительства собора Живоначальной Троицы на набережной Бранли в Париже. На мой взгляд, художественной задачей архитектора, получившего такой заказ, было найти яркий, своеобразный образ собора, который бы выгодно соседствовал с известным модернистским произведением на набережной Сены около Эйфелевой башни, — Музеем Бранли Жана Нувеля. Кроме своей естественной функции, собор должен иметь рекреацию, общественный сад или сквер для отдыха парижан и гостей города. Именно эта «зеленая тема» как нельзя лучше соответствует русской традиции празднования Пресвятой Троицы, когда зеленый сад как бы входит в храм. Тема зеленого холма, цветника, на котором стоит пятиглавый собор, является основой представленного проекта. Собор стоит около моста Альма, названного в честь победы французского оружия в местечке Альма. Во время этой битвы погибли шестнадцать тысяч русских воинов. Собор, по моему мнению, должен быть отчасти храмом-памятником, градостроительным акцентом набережной, как многие знаменитые соборы Парижа. И в любом случае, он будет лицом Русской Церкви и, наверное, и России.
Мне кажется, надо избегать фольклорных русских мотивов, чтобы не стать продолжением «экзотического» Музея Бранли, (а именно так выглядит альтернативное предложение французских архитекторов). Собор, по моему мнению, должен быть решен в духе русского классицизма. В этом стиле в XVIII – XIX веках построено большинство соборов Петербурга и Москвы, и одновременно он имеет глубокую связь с французской культурой этого периода и всей архитектурой Парижа.
Леонид ВИНОГРАДОВ
