Собор Смоленской иконы Божией Матери - старейший храм Новодевичьего монастыря. Он был построен в 1524-1525 гг.
и по архитектуре схож с Успенским собором Московского Кремля. Смоленский собор приписывается работе либо Алевиза Нового, либо зодчего Нестора. Собор поставлен на высокий белокаменный подклет и сложен из большемерного кирпича. Его своды опираются на крещатые столпы. Пять глав собора поставлены асимметрично - они смещены к восточной части, так, что одно отделение длинной стороны здания оказывается не под куполами, а как бы вынесено вперед. Во времена Бориса Годунова фрески были поновлены, но не переписаны. После закрытия монастыря собор был занят музеем, в ведении которого и остается до сих пор.

Церковь Вознесения Господня в селе Коломенском на Москве-реке была построена в 1532 году.
Это первый шатровый храм на Руси. Заложен был храм либо в 1529, либо в 1530 году, по повелению Василия III в честь появления долгожданного сына и наследника престола. Есть большая вероятность того, что строили Вознесенский храм итальянские зодчие, прибывший в Москву в 1528 году. Здание было построено из большемерного кирпича, при строительстве в кладку подклета были заложены кованые железные связи. По низу храм опоясывают галереи-гульбища, опирающиеся на аркады; на галереи ведут крытые лестницы. В советское время церковь Вознесения вместе с остальными памятниками села Коломенского была передана в ведение музея-заповедника, организованного в 1928 году. В 2007 году окончилась длительная реставрация памятника.

Спасо-Андроников мужской монастырь на левом берегу р. Яузы был основан в 1357 г. митрополитом Алексием.
Он назван по имени первого игумена - ученика Сергия Радонежского Андроника. Во второй половине XIV в. в монастыре построен деревянный Спасский собор, а в 1420-27 собор был перестроен из белого камня. В нем сохранились фрагменты фресок, выполненных под руководством Андрея Рублёва и Даниила Чёрного. В соборе находилась особо почитаемая святыня - икона Спаса Нерукотворного Образа (первая половина XIV в.)
Не раз за свою 6-вековую историю монастырь превращался в узилище.  С 1985 г. в монастыре находится Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублёва.

Православная Церковь Рождества Иоанна Предтечи
http://www.predtecha.info/history.html
Цесаревич Павел Петрович оказался оригинален в выборе художественных форм для своей церкви, - неоготическая стилизация под западноевропейскую средневековую капеллу была с большим изяществом воплощена в постройке выдающимся архитектором Юрием Матвеевичем Фельтеном, в то время директором Академии Художеств. Церковь заложили 17 мая 1776 года и по окончании строительства освятили в память Рождества Иоанна Предтечи 24 июня 1778 года.

Версия Льва Николаевича Гумилева
http://gumilev.narod.ru/p3ch05.htm
ОТ РУСИ ДО РОССИИ
ГЛАВА V
ЦЕРКОВЬ И ВЛАСТЬ
...Остро стоял вопрос о так называемом многогласии. В храмах Великороссии для экономии времени практиковались одновременные службы разным святым" и разным праздникам, ибо службы были очень длинные, и выстаивать их целиком московитам было недосуг: то в Орду надо ехать, то в Тверь, а то с татарами сшибка. В предшествующие времена многогласие никого не волновало. Иначе взглянули на него в эпоху бунтов и самозванцев: теперь казалось, и в этом был резон, что прихожане выходят из-под влияния Слова Божьего. Это надлежало исправить и было исправлено. Единогласие восторжествовало.
Однако конфликтная ситуация этим не была исчерпана, напротив, конфликт только разрастался. Его обусловили различия в московском и греческом обряде, прежде всего в перстосложении: великороссы крестились двумя перстами, греки — тремя. Эти различия привели к спору об исторической правоте. Фактически спор свелся к выяснению вопроса о том, появился ли русский церковный обряд — двуперстие, осьмиконечпый крест, богослужение на семи просфорах, сугубая «аллилуйя», хождение посолонь, то есть по солнцу, при совершении обрядов и так далее — в результате искажения невежественными переписчиками богослужебных книг или нет.
Доказано (в частности, Е-Е. Голубинским — самым авторитетным историком Церкви), что русские вовсе не исказили обряд и что в Киеве при князе Владимире крестились двумя перстами — точно так же, как крестились в Москве до середины XVII в. Дело в том, что в эпоху христианизации Руси в Византии пользовались двумя уставами: Иерусалимским и Студийским, — которые в обрядовом отношении разноречили. Восточные славяне приняли и соблюдали первый; у греков, а вслед за ними и у других православных народов, в том числе у малороссов, возобладал второй.
Вообще следует сказать, что обряды — это не догматы. Догматы должны быть святы и нерушимы, обряды же могут меняться, что на Руси происходило не раз, и притом без особых потрясений. Например, при митрополите Киприане: в 1551 г. Стоглавый собор понудил псковичей, употреблявших троеперстие, вернуться к двуперстию. Но к середине XVII в. обстоятельства радикально изменились. Уходила в прошлое «светлая Русь» с ее относительным единством в мировоззрении и поведении людей. Стране предстоял троякий выбор: изоляционизм (путь Аввакума); создание теократической вселенско-православной империи (путь Никона); вхождение в «концерт» европейских держав (выбор Петра), с неизбежным подчинением Церкви государству. Присоединение Украины сделало проблему выбора еще актуальнее, ибо приходилось думать о единообразии церковного обряда. Появившиеся на Москве еще до присоединения Украины киевские монахи, самым замечательным из которых был Епифаний Славинецкий, стали настаивать на исправлении церковной службы и книг в соответствии со своими представлениями.
В этот острый момент умер патриарх Иосиф (1652). Нужно было избрать нового патриарха; без патриаршего благословения в ту пору на Москве никакого государственного, а уж тем паче церковного мероприятия провести было невозможно. Сам царь Алексей Михайлович, человек благочестивый и набожный, был сильно заинтересован в скорейшем избрании патриарха и хотел видеть на патриаршем престоле своего «собинного друга» — новгородского митрополита Никона, которого очень ценил и с которым всегда считался.
Царь и патриарх. Типичный человек акматической фазы, будущий патриарх московский Никон был человеком крайне тщеславным и властолюбивым. Происходил он из мордовских крестьян и в миру носил имя Никиты Минича. Сделав головокружительную карьеру, Никон прославился твердым нравом и суровостью, характерной не столько для церковного иерарха, сколько для светского властителя. Не удовлетворяясь своим огромным влиянием на царя и властью над боярами и руководствуясь принципом «Божее выше царева», Никон задумал узаконить свои права, получив власть в государстве, равную царской.
Вопрос об избрании Никона на патриарший престол был решен заранее, так как многие бояре поддержали желание царя и в пользу кандидатуры Никона высказались в своих посланиях православные патриархи Востока: константинопольский, иерусалимский, антиохийский и александрийский. Никон, конечно, знал об этом, но, желая иметь абсолютную власть, прибег к давлению. Во время процедуры поставления в патриархи он в присутствии царя демонстративно отказался принять знаки патриаршего достоинства. Все были потрясены, сам Алексей Михайлович опустился на колени и со слезами на глазах умолял Никона не отказываться от сана. И тогда Никон сурово спросил, будут ли его в случае избрания чтить как отца и архипастыря и дадут ли ему устроить Церковь в соответствии с его желаниями. Лишь получив царское слово и согласие на это всех присутствовавших, Никон согласился взять символ патриаршей власти — посох первого жившего в Москве русского митрополита Петра.
Царь исполнил свое обещание: Никон получил огромную власть и аналогичный царскому титул «Великого Государя» (1652). Но, будучи человеком пассионарным, Никон в соответствии с духом времени не всегда был сдержан, распоряжаясь своей властью, не только по отношению к людям Церкви, но и по отношению к князьям и боярам. Поэтому Алексею Михайловичу иногда приходилось браться за перо и в письмах просить Никона быть помягче к тому или иному вельможе, который имел несчастье прогневать патриарха.
«Ревнители благочестия» поначалу совсем не опасались вновь избранного патриарха, ибо были с ним коротко знакомы и принадлежали к числу его единомышленников. Так же, как и они, Никон был сторонником введения единогласия и сам в начале своего патриаршества крестился двумя перстами. Но Епифаний Славинецкий не терял времени даром: через некоторое время он сумел убедить Никона, что его друзья не правы и исправлять церковные книги все-таки необходимо. В Великий пост 1653 г. Никон в особой «памяти» (меморандуме) предписал своей пастве принять троеперстие. Сторонники Вонифатьева и Неронова воспротивились этому — и были Никоном сосланы. Тогда же в Москву прибыл горячий поклонник (а после столь же горячий противник) Никона — антиохийский патриарх Макарий, и в стране было официально объявлено о введении троеперстия, а те, кто продолжал употреблять при молитве двоеперстие, были преданы церковному проклятию. Позднее (1656) церковный собор подтвердил такой порядок, и пути Никона и его бывших друзей разошлись окончательно.
Интересно, что именно отношение к своим бывшим друзьям ярко характеризует императивы поведения Никона. Когда Иван Неронов, сосланный Никоном, решил примириться с нововведениями, он был немедленно прощен — Никон отнесся к нему великодушно. Его, как видим, интересовало лишь беспрекословное подчинение своей патриаршей власти. Но те, кто, как протопоп Аввакум, не пожелали поступиться своей совестью и склониться перед властью Никона, продолжали оставаться в ссылках. Вот поведение, характерное для человека акма-тической фазы, стремящегося к идеалу победы: ему не важны доводы или поиски истины в интеллектуальных спорах. Для него важно, чтобы все признали его власть и никто не смел с ним спорить.
Так совершился раскол русского православия: сторонники «древлего благочестия» оказались в оппозиции к официальной политике, а дело церковной реформы было поручено украинцу Епифанию Славинецкому и греку Арсению.
Интересен вопрос: почему Никон оперся не на своих друзей, а на приезжих монахов-украинцев? А главное, почему эту политику Никона поддержали и большинство прихожан, и собор, и царь Алексей? С этнологической точки зрения, ответ очень прост. Сторонники Аввакума отстаивали превосходство местного варианта православия, сложившегося в Северо-Восточной Руси в XIV в., над традицией вселенского (греческого) православия. «Древлее благочестие» могло быть платформой для узкого московского национализма и соответствовало идеалу Третьего Рима, «светлой Руси». С точки зрения Аввакума, православие украинцев, сербов, греков было неполноценным. Иначе за что же Бог покарал их, отдав под власть иноверцев? Православие Аввакума, таким образом, не могло быть связующей основой суперэтноса как скопления близких, но разных народов. Представители этих народов рассматривались старообрядцами лишь как жертвы заблуждения, нуждавшиеся в переучивании. Разумеется, такая перспектива ни у кого не вызвала бы искренней симпатии и желания объединиться с Москвой. И царь и патриарх прекрасно понимали сию тонкость. Поэтому, стремясь к росту и расширению своей власти, они ориентировались на вселенское (греческое) православие, по отношению к которому и православие русских, и православие украинцев, и православие сербов были не более чем допустимыми вариациями...

Никто не станет спорить, что Петербург, основанный Петром Великим как «окно в Европу», действительно стал самым европейским городом России. Однако за последнее столетие дореволюционной эпохи облик города заметно «обрусел» - в нем появилось множество храмов, выстро¬енных в русском стиле. В последующем эта «русскость» была утрачена - из построек чудом уцелели лишь единицы, включая Спас-на-Крови. Остальные церкви в русском стиле были либо взорваны, либо изуродованы до неузнаваемости. Однако, как это ни парадоксально, в ряду других стилевых направлений эклектики именно русский стиль, напрямую связанный с православным храмостроительством, оказался одним из наиболее «живучих» - он пережил в эмиграции советское лихолетье и уверенно шагнул в XXI век. В здании КГИОП, в уютном кабинете Б.М. Кирикова со стоялся разговор о русском стиле, и не только. Стремясь проследить закономерности возникновения и развития этого явления, участники беседы увлеченно «погружались» в другие архитектурные эпохи и территории. Собеседниками Бориса Михайловича стали священник Александр Берташ, и редактор журнала «Капитель» Ирина Бембель.
И.Б.: Борис Михайлович, когда же все-таки появился у нас русский стиль?
Б.М. Кириков: Смотря, что понимать под этим определением. Строго говоря, русский стиль как некая программа появился в 1830-1831 гг., когда Константином Тоном была спроек¬тирована церковь Св. Екатерины. Здесь была сознательная установка на воссоздание традиций русской или русско-ви¬зантийской архитектуры, как она тогда понималась. И уже после этого начался непрерывный цикл развития русского стиля, который продолжался в разных модификациях,в разные периоды до 191Ох гг. Мы имеем и более ранние образцы русского стиля например, деревню Глазово К.И. Росси под Павловском 1815 года. Росси, можно сказать, выступил основоположником фольклорного направления русского стиля, обратившись традиционному типу русской избы. Однако очевидн о,что в творчестве зодчего это был только романтический эпизод: Глазово нельзя считать отправной точкой развития стиля. Хотя именно этот тип избы позднее был использован Стасовым при постройке Александровской колонии в Потсдаме (1820е гг.), затем Монферраном, затем Штакеншней дером, а затем появилась знаменитая Погодинская  изба в Москве. После этого «деревянный» русский стиль становится очень важным вариантом в рамках большого движения национального стиля, но это имело большее отношение к.гражданской архитектуре. Я все-таки считаю, что за точку отсчета нужно брать не россиевскую деревню Глазово, не построенную Стасовым церковь св. Александра Невского в Потсдаме (там, где была русская колония), а именно церковь Св. Екатерины уже как самостоятельное, целенаправленное явление стилевого порядка, имевшее очень важное духовное и идеологическое значение.
И.Б.: А где находилась эта церковь?
Б.М. Кириков: Церковь Св. Екатерины Тона находилась на Старопетергофском проспекте. Она, как и многие, образцы русского стиля, прожила недолгий век а именно - ровно век), и позднее на ее месте было построено здание кинотеатра «Москва».
Вообще, из храмов Константина Тона, которого мы  считаем основоположником русского стиля, сохранилась в Петербурге одна-единственная постройка - Спасо-Преображенская церковь на Аптекарском острове, наименее характерная с точки зрения исканий русского стиля, и в искалеченном виде!
И.Б.: Русский стиль был естественным явлением или все же в значительной степени официальным, насажденным «сверху»?
Б.М. Кириков: Русский стиль был совершенно есте ственным явлением культурного и духовного плана. Ведь что такое начало 30-х гг. XIX века? Рубеж эпох классицизма и историзма. Классицизм являлся универсальным, общемировым стилем, глобальным явлением. Не случайно впоследствии его архитектуру осуждали за космополитичность и  подражание Западу. А историзм, отвергая эту универсальность ,обращается ко всему историческому архитектурному наследию и пытается найти свой стилевой ассоциативный язык для различных типов зданий. Н.В. Кукольнику принадлежит выражение «архитектура умного выбора»:т.е. для городского дворца или загородной усадьбы прекрасно подойдут формы барокко;для городского палаццо- формы ренессанса;при постройке лютеранских и католических храмов на помощь приходит арсенал средневековья,готики.

Церковь Св.Вмц Екатерины.
К.А.Тон
Спб
Гравюра середины ХIХ века

Б.М. Кириков«Готическое возрождение» было мощным движением в странах Северной Европы, где тон задавала Англия. А когда на рубеже классицизма и историзма назревает вопрос, как с позиций «умного выбора» найти оптимальное образное решение православного храма, то с этой точки зрения совершенно естественным представляется проектирование в традициях древнерусского зодчества. То, что идея поддерживается самим Николаем I, - закономерное явление. Но когда император Николай Павлович, который сам себя ощущал хранителем рыцарских заветов и традиций, строит для себя дом, то создает его по проекту архитектора британского происхождения Адольфа Менеласа. Это здание, известное как петергофский Коттедж, выдержано в традициях английской перпендикулярной готики, что отвечает идее загородного рыцарского дома, но не парадного, а семейного.
Так что мне представляется одинаково логичным возникновение на пороге эпохи историзма и русского стиля, и неоренессанса, и необарокко, и неоготики, и неогреческого стиля.

о. А. Берташ: Интересен вопрос о национальных стилях западноевропейских школ, о том, как они соотносятся с русским стилем хронологически, стилистически. Все же можно сказать о том, что обращение к национальным стилям, свойственное периоду романтизма, проявилось параллельно и на Западе, и у нас, но позже: такое, например, явление, как готическое возрождение в Англии, хронологически относится уже к середине - второй половине XVIII века.
Б.М. Кириков: Англия всегда шла впереди! Принципиальной же особенностью русской архитектуры является ее стадиальное отставание от архитектуры Западной Европы. Совершенно нормальная закономерность, так было всегда и остается до сих пор. Единственное изменение (и то чуть-чуть преувеличенное) было в период авангарда, когда русский авангард совершил рывок и выпрыгнул в один уровень с французским, голландским и немецким.
И. Б.: А насколько все-таки правомерно понятие стиля для архитектуры эклектики - так же, как мы говорим о «больших» стилях - барокко, классицизме?
Б.М. Кириков: Конечно, если иметь в виду стиль эпохи, то им является эклектика. Но поскольку эклектика является альтернативой понятия «стиль», то выражения «стиль эклектики» или «эклектический стиль» звучат плохо. Ну, давайте будем называть его «историзм»...
о. А Берташ:.. .или «историцизм», как предлагает Е.И. Кириченко...
Б.М. Кириков: Или «историцизм» - это калька с английского. Но, в конце концов, каждое название стиля совершенно условно. То, например, что мы называем классицизмом, Европа называет неоклассицизмом; то, что мы называем модерном, относят не к стилю 1900х гг., а к модернизму 1920хгг. и т.д.
Итак, эклектика, или историзм, если угодно, - стиль эпохи. Чем определяется общность стиля? Как мне представляется, единством метода и неким общим чувством формы. Можно говорить о том, что своим чувством формы ранняя эклектика несколько отличается от поздней. Последняя более измельчена, декоративно насыщена, но в принципе ее язык, ее структура всегда целостны и едины, независимо от того, русский это стиль, или приемы мусульманской архитектуры, или чего бы то ни было еще. С другой стороны, классицизм мы чаще называем целостным стилем. Поскольку он в принципе более монументален, лаконичен и сводим к каким-то формулам, в том числе каноническим, ордерным, то, на первый взгляд, это так и есть. Но если мы возьмем ранний классицизм, строгий классицизм и ампир, то тоже увидим большую разницу. Более того, если мы возьмем ранний петербургский классицизм, то увидим, с одной стороны, Антонио Ринальди - совершенно итальянскую архитектуру, а с другой - стилистику Валлен-Деламота, явно французского происхождения. Что касается русского стиля (мы используем термин «стиль" условно), то он является одним из проявлений историзма, которое стоит в том же ряду, что и неоренессанс, неоготика и другие направления.
Иное дело, что русскому стилю всегда придавалось особое значение, поскольку он должен был выражать идеи самобытности, национального характера, служить символом конфессиональных особенностей и так далее. Но с точки зрения метода и общего чувства формы из ряда неостилей он ничем не выделяется.
о. А. Берташ: То есть здесь скорее можно говорить о стиле как отрицании классицистического наследия, и чем дальше эволюционирует историзм, тем больше он удаляется от классицизма. В этом смысле эклектика - это, простите за тавтологию, стиль выбора стиля.
Б.М. Кириков: Стиль выбора стиля, я бы сказал, по первоначальным своим установкам. Пройдите по Невскому проспекту: какой здесь выбор стиля? Повсюду мы видим разные оттенки одного и того же - классицистической эклектики: пилястра, наличник с ушками, иногда гирляндочка, декоративные завершения в виде таких маленьких финиментов, крошечных фигурных фронтончиков или аттиков над карнизом и так далее. И все это говорит совершенно на одном языке. Пройдите по домам периода эклектики на Невском проспекте, а также на Литейном, на Пушкинской улице - там все поздняя эклектика, притом единовременная. Может быть, единственное отличие от разнообразных вариаций классицистической эклектики - это мотив гигантской аркады, как бы романской, которую архитектор М.А. Макаров применил на фасаде дома по Невскому пр., 100 (хотя он, в свою очередь, позаимствовал его у Б.Б. Гейденрейха с особняка Апраксиных на Сергиевской улице, 32). о. А. Берташ: Пожалуй, вернемся к истокам многостилья в русской архитектуре. Петровское время в столичной архитектуре подразумевало революционный разрыв с традицией и преобладание базиликальных форм в храмостроительстве, начиная с Д. Трезини: Благовещенская церковь Александро-Невского монас¬тыря, Петропавловский собор. Но уже в 1730е гг. проявляется тенденция к большей центричности форм (Пантелеимоновская и Симеоновская церкви) и преобладанию барочных, а не ренессансных элементов отделки. Для императрицы Елизаветы Петровны принципиально важными оказываются национальные мотивы, к которым относят пятиглавие и крестообразный план. И когда она указывала строить храмы Владимирской иконы Божией Матери, Воскресенский Смольный и Николо-Богоявленский соборы по образцу Успенского собора Московского Кремля, то именно на это обращала особое внимание. Но при императрице Екатерине II доминирующим стилем стал все-таки классицизм, а не «национальное» направление.
И.Б.: Может быть, это в значительной степени обусловлено ее личными вкусовыми пристрастиями? Ведь она увлекалась идеями французских просветителей и всячески поддерживала имидж просвещенной императрицы. Недавно я вновь побывала в Царском Селе, где как раз налицо произошедшая при Екатерине смена двух стилей. Она переделала для себя уже в классицистическом ключе некоторые интерьеры Елизаветинского дворца и привлекла Ч. Камерона для строительства галереи в античном стиле...
о. А. Берташ: Можно считать, что здесь речь идет о двух основных направлениях, которые выбирала императрица и которые были ей близки. Одно из них мы назовем русским классицизмом, который был очень разнообразен, и, как справедливо отметил Борис Михайлович, имел и французские и итальянские корни, и лишь очень опосредованно опирался и на древнерусское наследие. С другой стороны -это неклассицистические формы, преимущественно «русской готики», которые воспринимались в целом как нечто единое. В этом отношении интенсивные связи России с Западной Европой, и прежде всего с Англией в конце XVIII в., привели к возобновлению интереса к истокам, которые представлялись тогда общеевропейскими: и готика считалась на том этапе общеевропейским стилем. Фактически изученность древнерусского наследия была  столь ничтожна, что проектировщики того времени не видели различий между памятниками древнерусскими и романо-готическими. Они в равной степени воспринимались как средневековые, если угодно, варварские. Но, тем не менее, к этому варварству в эпоху романтизма уже проявлялся определенный интерес. Эта тенденция, хотя и маргинальная в сравнении с основополагающей классицистической линией - оказалась прерванной на период начала XIX в., завершив¬шись строительством Михайловского замка.